перед отпуском с любимой семьёй? — огрызнулась я, всё ещё думая, что сохраняю спокойствие, но ни о каком спокойствии речи давно не шло.
— Я вообще не хочу с тобой ссориться, Лиз.
— Ты не хочешь со мной ссориться, ты не хочешь со мной жить. А что ты хочешь со мной делать? Веселиться и пить дрянные коктейли?
— Ты сама их выбрала.
— Да я кругом у тебя виновата! — крикнула я.
— Успокойся, я тебя прошу.
— А я не хочу! Не хочу!
Вне себя от обуревавших чувств я буквально вылетела из-за стола. Тони схватил меня за руку, пытался вразумить.
Вся эта сцена, такая театральная и вместе с тем абсолютно правдивая, тысячи раз случавшаяся с теми, кто близок и всегда далёк друг от друга, до пошлости важен, почти неотделим, но остаётся вне зоны досягаемости в решающие минуты, весь этот диалог на повышенных тонах в декорациях летнего кафе, все эти жесты, движения, упрёки — всё говорило о том, что нужно уметь вовремя остановиться. Но остановиться, как правило, невозможно. Невозможно просто прекратить вглядываться в пёстрый комок накопившихся претензий, невозможно замолчать, невозможно простить себе и тому, другому, изъяны и несовершенства.
Я распалялась больше, больше. Тони уставал подбирать слова.
В конечном счёте, он тоже повысил голос:
— Лиз, прекрати!
Тони с силой толкнул меня обратно на место, где я сидела до этого. А мне уже весь свет опротивел. Я не хотела знать, что он скажет в следующий момент. Пусть уж лучше бы молчал.
Но вместо молчания Тони сказал ровно:
— Если тебя что-то не устраивает, ты всегда можешь объясниться со мной.
— А что не устраивает тебя, Тони?.. — ответила я глухо.
— До сегодняшнего дня — почти всё.
Я усмехнулась, чувствуя, как с каждой секундой слабею и всё хуже понимаю, к чему стремлюсь и какого жду результата.
— Лиз, — сказал Тони, — если тебе действительно невыносимо, тогда нам лучше расстаться.
Вот так просто были озвучены эти слова. Будто Тони осведомился, хочу ли я ещё коктейль или какое кино мне хотелось бы посмотреть на досуге.
— Вот так просто… — повторила я вслед собственным мыслям.
— Нет, непросто, Лиз. Но так будет лучше.
Я подняла глаза к Тони, чтобы взглянуть в его неукротимые искры. Однако его глаза залила чернота, и глубина этих чёрных дыр измерялась миллионами световых лет, измерялась непреодолимым расстоянием, которое разом возникло между нами, потому что Тони самолично подписал нам приговор.
— Пойми, меньше всего я хочу, чтобы тебе было больно.
— Но мне больно…
Тони взял со стола папку с чеком, которую незаметно подсунул официант, пока мы ругались, положил туда купюру. И то, как он это делал, без каких-либо вуалей говорило о том, что он уже всё решил: решил расплатиться, решил уйти. Решил расплатиться и уйти один.
— Так будет лучше, — во второй раз утвердил Тони эту гнусную прописную мудрость, которой только вынимать кости, застрявшие в горле.
Через минуту его уже не было за столом.
А через две за тем же столом не стало и меня. Не стало фактически, целиком — ни в этом кафе, и нигде во всём мире. Я исчезла, растворилась, сделалась невидимкой, или скорее — пустым местом.
Глава 8
Мария зажгла свет в кабинете ярче обычного, села за стол и включила портативную зелёную лампу для чтения, стоявшую слева от неё. Усечённый треугольник света залил обложку книги в её руках, отражаясь от глянцевого лака и мешая рассмотреть картинку, которая украшала печатное издание.
Впрочем, я без особого труда могла представить эту же картинку, не глядя, — я довольно насмотрелась на неё, когда мне присылали эскизы для будущего тиража.
Светлый перло́вый брючный костюм Марии дополнительно подчёркивал бледность её лица и волос, а жёлтый свет лампы бросал глубокие тени в складки пиджака. Мария улыбалась как-то непривычно, будто мы давно стали закадычными подругами и встретились, чтобы посекретничать.
— Я смотрю, вы всерьёз взялись за погружение в моё творчество, — улыбнулась я ответно.
— О, да, — не стала лукавить Мария. — И вы меня приятно поразили. Я бы хотела обсудить с вами болезненные отношения ваших героев. Илзе и Антонис… — она повертела в руках книгу, раскрыла на первой попавшейся странице. — Я не удержалась и прочитала всего за вечер, а сейчас вновь перечитываю.
— Настолько понравилось?
— Понравилось.
— Но какое отношение это имеет к нашим с вами встречам?
— Уверена, самое прямое, — Мария вновь улыбнулась, немного заискивающе.
Мне стало тревожно от этой улыбки. Во-первых, я совершенно не привыкла к тому, что моя психотерапевтка настолько рьяно ищет моего расположения к ней. А во-вторых, я уже смирилась, что нам едва ли возможно поладить в общечеловеческом смысле, и давно не давала поводов к подобным вольностям. Но что-то переменилось — теперь я это осознала со всей серьёзностью.
Однако Мария не спешила вскрывать все карты, а зашла издалека:
— Антонис — довольно любопытный персонаж. Эдакий прирождённый мачо, стремящийся удержаться на двух стульях. Не скажу, что образ удивителен и свеж, но в данном случае он хорош тем, что не вызывает отторжения, несмотря на то, что Антонис женат, и у него двое детей. Читатель вроде бы должен возненавидеть его за то, как страдает Илзе, но… Этого не происходит. Его тянет назвать слабаком, а будто поневоле называешь сильной личностью. Занимательный контраст.
— Возможно, — стушевалась я, чувствуя неминуемое приближение к тому, о чём я бы сама заговаривать никогда не стала.
— Но что касается Илзе, — продолжала Мария, — тут вы мне раскрылись с совершенно новой стороны…
— Пожалуйста, не путайте книжную Илзе со мной, — окончательно прекратив улыбаться, я пресекла попытку Марии проскользнуть на опасную территорию. — Если мы говорим о книге, то давайте уж говорить о книге.
— Конечно, — смягчилась Мария и тоже убрала с лица улыбку. — Как долго вы писали «Не мы»?
— Трудно вспомнить… Не слишком быстро.
— Ну, приблизительно?
— Приблизительно… где-то… три года.
— Угу, три-четыре года, — подытожила Мария.
Если бы я не сидела в тот момент, накрепко вцепившись в подлокотники кресла, то скорее всего подошла бы и выхватила свою книгу. Потому что я никому не давала права так бессовестно препарировать её.
Тем временем Мария рассуждала дальше:
— Очевидно, вы закончили писать свой роман, когда познакомились с Андрисом. Главная героиня также встречает другого, достойного мужчину, рвёт порочную связь со своим любовником и уезжает жить в Америку.
— И что? — будто на допросе, кинула я в свою защиту.
— Ничего. Это красивый, логичный и благородный финал. Вот только знаете, мне, наверное, как и многим вашим читателям, стало грустно
